Генетика для человека: медицина и еда

Надо быстрее реагировать на новые технологии

Минувшим летом на петербургском "генетическом" конгрессе выступала молодая женщина, пациентка, которая вообще-то не должна была выступать. Потому что ее не должно было быть в живых. Много лет назад ей диагностировали онкологию на поздней стадии, с метастазами.

— Невероятная вещь: молекулярно-генетический тест позволил выбрать для нее препарат абсолютно нестандартный, который никогда не использовался для лечения таких больных. И женщина стала выздоравливать, метастазы исчезли, — рассказывала на дискуссионном клубе журналистов "Санкт-Петербург: наука и промышленность" Валентина Ларионова, президент Ассоциации специалистов в области молекулярной медицины, медицинской и лабораторной генетики им Е.И Шварца.

Детский лейкоз вылечивается сейчас в огромном количестве случаев благодаря молекулярно-генетическим исследованиям. В Институте детских инфекций такие тесты  позволяют иногда выявить скрытые наследственные дефекты, которые инфекция "вытащила наружу", говорит Олег Глотов, заведующий НИО экспериментальной медицинской вирусологии, молекулярной генетики и биобанкинга Института детских инфекций.

Отдельные виды молекулярно-генетических текстов уже проводятся по ОМС, то есть бесплатно. Конечно, помогла бы прогностика, она позволяет выявлять группы риска: симптомов никаких, но есть нехорошая генетическая предрасположенность, а значит, можно упредить болезнь или хотя бы ее не провоцировать. Но востребованность именно этого направления пока невелика, говорит Виталий Омельяновский, гендиректор Центра экспертизы и контроля качества медицинской помощи г.Москвы. Потому что кажется более насущным решать уже существующие проблемы пациентов, чем задумываться о потенциальных.

С диагностическим направлением дела обстоят лучше: понятно, что лучше обнаруживать болезнь на раннем этапе. Так, например, работает программа скрининга орфанных, т.е. редких, заболеваний. Но, говорит Виталий Омельяновский, приходится определять, скрининг каких заболеваний и у каких "рисковых" категорий пациентов необходим в первую очередь. Если проводить его на все потенциальные мутации, обанкротится любая система здравоохранения.

У разработок для таргетной терапии онкологических и редких заболеваний рынок узкий. Соответственно, цена лекарств – высокая. Кроме того, у таких технологий нередко нет "массовой" доказательной базы. Поэтому во всем мире используют особые подходы при внедрении подобных технологий. В России решения по этому вопросу пока нет. Правда, в рамках сотрудничества с ЕврАзЭс прорабатывается ускоренная экспертиза и т.н. "условная" регистрация лекарств.

Профессор Омельяновский считает, что Россия, как большая страна (и большой рынок) может себе позволить ставить определенные ценовые условия производителям, "но если в стране не будет создана система быстрого нормативного реагирования на приход новых медицинских технологий, нормативная база будет барьером для развития науки".

— Мы должны изменить сознание: перейти от исследования пациента к исследованию семьи, — считает Андрей Глотов, руководитель отдела геномной медицины Института им. Д.О.Отта. По словам ученого, уже генетическое древо помогло бы выявить некоторые риски. Это во-первых. Во-вторых, не помешало бы коллекционировать свои биообразцы. Сейчас некоторые люди уже хранят в биобанках свои яйцеклетки, сперматозоиды, чтобы потом воспользоваться репродуктивными технологиями будущего. В НИИ им. Отта развивается проект "Биоресурсная коллекция "Репродуктивное здоровье человека"".

По словам Андрея Глотова, Общественная палата приняла резолюцию: определить (пока в качестве пилотного проекта), каким категориям проводить генетические исследования за счет государства. Например, делать анализ эмбриона для пары, в которой оба родителя – носители генетического заболевания.

Петербург — город, в котором уже довольно давно был разработан т.н. генетический паспорт. Можно обследоваться на предрасположенность к заболеваниям. А если человек знает свои риски — резонно, чтобы часть ответственности за свое здоровье он брал на себя. Так полагает Дмитрий Чагин, директор Союза "Медико-фармацевтические проекты. XXI век".

Дмитрий Чагин считает, что государство проведет переоценку многих игроков в науке. Потому что, с одной стороны, у нас есть биотехнологические компании, которые не то что импортозамещением, а импортоопережением успешно занимаются. А с другой – огромные не вполне обоснованные расходы, когда вузы и институты закупают одинаковое дорогое оборудование, хотя могли бы использовать его совместно. По оценке Андрея Глотова, например, оборудования только для генетических исследований в пять раз больше, чем надо.

— Отечественная фарма готова к тому, чтобы производить качественные препараты на территории России, — говорит Светлана Щенникова, представитель российской биофармацевтической компании "Нанолек".

Компания, например, может производить препарат для людей с синдромом Хантера, редкого заболевания, вызванного нехваткой некоторых ферментов. Подсчитано: если перевести пациента на этот препарат с тех, что используются сейчас, экономия будет 7 млн рублей в год. Это только на одного пациента – а их больше сотни. Но чтобы взяться за производство, компания должна быть уверена, что этот препарат будет востребован.

Поел фиолетового хлеба — "прозрел"

Каждый седьмой житель планеты недоедает. Ежегодно от голода погибает 5 млн детей. У другой части населения Земли – погибель от обратного. Далеко ходить не надо: в России у 25% диабет, у 25% -- преддиабет, у 25% -- ожирение, констатировала на круглом столе "Генетика для человека: искусственная еда. Фантастика и реальность" биолог Виктория Долгих, гендиректор компании "Здоровый хлеб".

Побудило создать такую компанию то, что "обычный" наш хлеб здоровым не назовешь: много углеводов, много глютена, мало белка. Создали другой хлеб – на основе древних злаков.

О растительном мясе все слышали – но уже есть и растительные морепродукты, говорит Ольга Панова, президент Национального Союза "Здоровье наших детей". Проблема не только в том, чтобы накормить нынешние 8 млрд землян, но и в том, что у нас полки магазинов завалены пустыми с точки зрения пользы продуктами в красивых упаковках. Искусственная еда — продукт не пустой: работающий, функциональный. Впрочем, ученым не нравится этот неформальный термин, "искусственная еда".

— Меня несколько коробит от этих слова, - признается Ольга Орлова, руководитель группы цифровизации пищевых технологий в Университете ИТМО. – Это научное достижение человечества! Клеточные технологии позволяют вырастить из клетки — мясо. Мы не убиваем животное, мы получаем благотворное влияние на экологию (сельское хозяйство производит много выбросов), мы можем программировать свойства продукта для здоровья и активного долголетия.

Как говорит Алексей Заварзин, замдиректора Всероссийского института генетических ресурсов растений им. Вавилова, новые функциональные продукты с заданными свойствами мы все равно получаем из продуктов вполне естественных, из растений. А в Вавиловском институте – их мощнейшая генетическая коллекция.  Но, чтобы манипулировать генами, надо сначала определить, какие за что отвечают. Тогда, приводит пример ученый, можно получить, скажем, фиолетовое зерно, хлеб из которого будет так же полезен для зрения, как черника.

Французские ученые определили: 50 лет назад в одном яблоке было столько витамина С, сколько сейчас – в ста, говорит Алексей Заварзин:

— В ХХ веке сельское хозяйство решало задачу "набить животы", накормить население. Но количество еды не перешло в качество. Парадигма XXI века – добавить качества в количество.

В России законом запрещены генетически модифицированные продукты, напоминает Александр Меньшенин, начальник Северо-Западного подразделения ООО "Компания Хеликон". У ученых это вызывает досаду: во-первых, ввозить ряд ГМО-продуктов из-за рубежа не запрещено, во-вторых, ГМО-продукты вполне успешно плодит сама природа — поработала над клюквой, табаком, бататом, арахисом.

Научные эксперименты над генами — разрешены, но достижения, получается, особо не внедрить. Прогресс сдерживается не только законами, но и невежеством. К примеру, убежденный веган может возмущаться, почему в веганском хлебе присутствуют  молочнокислые бактерии — очевидно, считая их чем-то вроде молочного продукта.  

В России рынок функциональных продуктов пока очень мал. А если объемы производства малы, продукция дороже. Виктория Долгих считает, что положению можно было бы исправить, если поступить, как в некоторых странах:  государство закупает на кухни бюджетных учреждений функциональные продукты — и так поддерживает и производителя, и снижает цену при больших закупках, и обеспечивает граждан правильным питанием.

Алексей Заварзин считает, что Петербург – "одно из немногих мест в России, где может сложиться цепочка разных игроков" в сфере функционального питания, от исследований до конечного продукта — и до потребителя. А еду такую лучше все-таки называть не искусственной — а, например, эффективной или инновационной, просят эксперты. 

Текст: Анна Борисова